На крыше ворон вдруг печально прокричал -
Старушка слышит и бледнеет.
Понятно ей, что черный ворон рассказал;
Над ней час смерти тяготеет.

И вопит скорбно: "Где мой сын чернец?
Ему сказать мне слово дайте;
Увы! Я гибну; близок мой конец;
Скорей, скорей! Не опоздайте!"

И к матери идет чернец святой;
Её услышать покаянье;
И тайные дары несет с собой,
Чтоб утолить её страданье.

Но лишь пришел к одру с дарами он,
Старушка в трепете завыла;
Как смерти крик её протяжный стон…
"Не приближайся! - возвопила -

Не подноси ко мне святых даров;
Уже не в пользу покаянье…"
Был страшен вид её седых власов
И страшно груди колыханье.

Дары святые сын отнёс назад.
И к страждущей приходит снова;
Кругом бродил её потухший взгляд,
Язык искал, немея, слова.

"Вся жизнь моя в грехах погребена,
Меня отвергнул искупитель;
Твоя ж душа молитвой спасена,
Ты будь души моей спаситель!

Здесь вместо дня была мне ночи мгла;
Я кровь младенцев похищала.
Власы невест в огне волшебном жгла
И кости мёртвых отрывала.

И казнь лукавый обольститель мой
Уж мне готовит в адской злобе;
И я, смутив чужих гробов покой,
В своем не успокоюсь гробе.

Ах! Не забудь моих последних слов:
Мой труп, обвитый пеленою,
Мой гроб, мой черный гробовой покров
Ты окропи святой водою.

Чтоб из свинца мой крепкий гроб был слит,
Семью окован обручами,
Во храм внесен, у алтаря прибит
К помосту крепкими цепями.

И цепи окропи святой водой;
Чтобы священники собором
И день и ночь стояли надо мной
И пели панихиду хором;

Чтоб пятьдесят на крылосях дьячков
За ними в черных рясах пели;
Чтоб день и ночь свечи у образов
Из воску яркого горели;

Чтобы звучней во все колокола
С молитвой день и ночь звонили;
Чтоб заперта во храме дверь была,
Чтоб дьяконы пред ней кадили;

Чтоб крепок был запор церковных врат;
Чтобы с полуночного бденья
Он ни на миг с растворов не был снят
До солнечного восхожденья.

С обрядом тем молитеся три дня,
Три ночи кряду надо мною:
Чтоб не достиг губитель до меня,
Чтоб прах мой принят был землёю.

И глас её быть слышен перестал;
Померкши очи закатились;
Последний вздох в груди затрепетал,
Уста, охолодев, раскрылись.

И хладный труп, и саван гробовой,
И гроб под черной пеленою
Священники с приличною мольбой
Опрыскали святой водою.

Семь обручей на гроб положены;
Три цепи тяжкие винтами
Вонзились в гроб и с ним утверждены
В помост пред храма воротами.

И вспрыснуты они святой водой;
И все священники в собранье:
Чтоб день и ночь душе на упокой
Свершать во мраке поминанье.

Поют дьячки все в черных стихарях
Медлительными голосами;
Горят свечи надгробны в их руках,
Горят свечи пред образами.

Протяжный глас и бледный лик певцов,
Печальный, страшный сумрак храма,
И тихий гроб, и длинный ряд попов
В тумане зыбком фимиама,

И горестный чернец пред алтарем,
Творящий до земли поклоны,
И в высоте дрожащих свеч огнем
Чуть озаренные иконы…

Ужасный вид! Колокола звонят;
Уж час полуночного бденья…
И заперлись затворы тяжких врат
По совершении моленья.

И в перву ночь от свеч веселый блеск.
И вдруг… к полночи за вратами
Ужасный вой, ужасный гром и треск;
И слышится: гремят цепями;

Железных врат запор, стуча, дрожит;
Звонят на колокольне звонче;
Молитву клир усерднее творит,
И пение поющих громче.

Гудят колокола, дьячки поют,
Попы молитвы вслух читают,
Чернец в слезах, в кадилах ладан жгут,
И свечи яркие пылают.

Запел петух… и, смолкнувши, бегут
Враги, не совершив ловитвы;
Смелей дьячки на крылосях поют;
Смелей попы творят молитвы.

В другую ночь от свеч темнее свет;
В слабо теплятся кадилы,
И гробовой у всех на лицах цвет;
Как будто встали их могилы.

И снова рёв, и шум, и треск у врат;
Грызут замок, в затворы рвутся:
Как будто вихрь, как будто шумный град,
Как будто воды с гор несутся.

Пред алтарем чернец на землю пал,
Священники творят поклоны,
И дым от свеч туманный побежал,
И потемнели все иконы.

Сильнее стук - звончей колокола,
И трепетней поющих голос:
В крови их хлад, объемлет очи мгла,
Дрожат колена, дыбом волос.

Петух запел… и прочь враги бегут,
Опять не совершив ловитвы;
И стихло все! Дьячки смелей поют,
Попы смелей творят молитвы.

На третью ночь свечи едва горят;
И дым густой и запах серный;
Как ряд теней попы во мгле стоят;
Чуть виден гроб во мраке черный.

И стук у врат: как будто океан
Под бурею ревет и воет,
Как будто степь песчаную оркан
Свистящими крылами роет.

И звонари от страха чуть звонят,
И руки им служить не вольны;
Час от часу страшнее гром у врат,
И звон слабее колокольный.

Дрожа, упал черней пред алтарем;
Молится силы нет, во прахе
Лежит к земле приникнувши лицом;
И голову поднять не смеет в страхе!

И певчих хор, согласный было, стал
Нестройным криком от смятенья;
Им чудилось, что церковь зашатал
Как будто бы удар землетрясения.

Вдруг затускнел огонь во всех свечах,
Погасли все и задымились;
И замер глас у певчих на устах,
Все трепетали, все крестились.

И раздалось… как будто оный глас,
Который грянет над гробами;
И храма дверь со стуком затряслась
И на пол рухнула с петлями.

И он предстал весь в пламени очам,
Свирепый, мрачный, разъяренный;
Вокруг него огромный Божий храм
Казался печью раскаленной!
Едва сказал: исчезните! Цепям,
Они рассыпались золою;
Едва рукой коснулся к обручам,
Они истлели под рукою.

И вскрылся гроб. Он к телу вопёт:
Восстань, иди вослед владыке!
И проступил от слов тех хладный пот
На мертвом, неподвижном лике.

И тихо труп со стоном тяжким встал,
Покорен страшному призванью;
И никогда здесь смертный не слыхал
Подобного тому стенанью.

И ко вратам пошла она с врагом!
Там зрелся конь чернее ночи;
Хрипит и ржет, и пышет он огнем,
И как пожар пылали очи.

И на коня добычу взбросил враг, И сел вперед! И быстротечно Конь полетел, взвивая дым и прах; И слух о ней пропал навечно. Никто не зрел, как с нею мчался он… Лишь страшный след нашли на прахе; Лишь внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сон Младенцы вздрагивали в страхе.

Английская баллада. Перевод В.А. Жуковского